Вот нашему Егору совсем не жалко Воложа: «Господи наверное ему было так
Вот нашему Егору совсем не жалко Воложа: «Господи наверное ему было так тяжело со вторым гражданством и сотнями миллионов долларов на счету», - саркастически говорит он. А я кидаю ему цитату из нового интервью Аркадия Блумбергу:
«Санкции заморозили его банковские счета и заблокировали его поездки в Европу. «Это лучше, чем тюрьма, но по масштабам то же самое», - вспоминает он. «Тюрьма. Домашний арест. Санкции».
Это не интервью в полном смысле слова. У нас в «Ведомостях» этот формат называли «Действующие лица». Он дает объем, потому что это репортаж, в нем есть то, что замечает сам журналист, а не только прямая речь ньюсмейкера. А замечает он, что Аркадий с гораздо большей охотой говорит о Nebius, чем о Яндексе:
«Когда Волож возвращается и разговор переходит от России к его новой компании, он становится бодрым и более уверенным в своих словах».
Но про Nebius мне не интересно. А интересно вот это:
«Волож удалил все приложения «Яндекса» со своего телефона и не возвращался в Россию с начала войны. Он и не думает возвращаться. «Это меня озадачивает. Я думал, что тоска по дому будет гораздо сильнее», - говорит он. «Сейчас я даже не читаю новости. Я не чувствую... не знаю, это больше не мое».
Аркадий, как мне представляется, всегда был крепким хозяйственником. Такой реалист должен быть в любом стартапе – чтобы идеалисты типа Сегаловича не только тем, что им интересно занимались, но и продукт выдавали. А смерть Ильи (как пишет Блумберг, произошедшая одновременно с разводом Воложа) не сломила реалиста Аркадия, а сделала его крепче. Не идеалистичнее, не больше похожим на Илью, а именно реалистичнее. Вот только между реалистом и циником – пропасть. «Я не чувствую… Это больше не мое», - чьи это слова, защищающегося реалиста или циника? Или вот еще:
«По его словам, на то, чтобы выступить с заявлением о войне, ушло 18 месяцев, потому что сначала ему нужно было перевезти около 1000 сотрудников «Яндекса», которые хотели уехать из России».
Мы видели, как из России буквально одним днем уехали сотрудники одной нежелательной ныне телекомпании. 1000 сотрудников это, конечно много, но 18 месяцев. По 50 сотрудников в месяц. Возникает ощущение, что Аркадий их в кармане пальто перевозил, как чипы, чтобы не декларировать. А пока перевозил для отвода глаз вел переговоры о продаже компании.
Про продажу он говорит, почти как Торин Дубощит в «Хоббите» рассказывал Бильбо о гибели Эребора:
«Мы ушли оттуда, и пришлось нам скитаться и зарабатывать себе на жизнь как придется... И сегодня, осмелюсь заметить, у нас есть кое-что на черный день и мы вовсе не нищие, – тут Торин погладил золотую цепь, висевшую у него на груди».
И Волож вторит ему:
«Волож, одетый в итальянский свитер на молнии в стиле billionaire-casual, сдержан и временами язвителен. Говоря о продаже российского бизнеса, он говорит: «Я не потерял все». Потягивая из чашки английский чай, он добавляет: «Они действительно позволили нам уехать с некоторым имуществом. Это был исход, как в Египте».
Так что 18 месяцев прошли не зря. Хотя ему и пришлось нанимать охрану после того, как российский президент пожелал ему «крепкого здоровья», как до того Евгению Пригожину.
Отношения с государством – отдельная тема. Репортер Блумберга ехидно припоминает Воложу фразу из интервью: «У меня нет трений (frictions) с государством». А тот отвечая на обвинения бывшего руководителя «Яндекс.Новостей» Гершензона, что Волож в предыдущие годы пошел на «слишком много компромиссов» и что они стали «соучастниками страшного преступления», показывая в сервисе только одобренные государством СМИ, утверждает, что сожалеет, что не закрыл службу новостей раньше, но говорит, что у него было мало вариантов, как справиться с требованиями государства.
И хочетcя верить ему, если бы не еще одна смешная цитата из статьи:
«Волож не сразу заметил, что Россия движется к авторитаризму.»
Теперь Аркадий начинает новую жизнь, о чем как бы ненароком свидетельствует его заходная фотка на фоне голого помещения с висящими проводами. Чтобы сочувствовали. И я, таки, сочувствую ему, да...
«Санкции заморозили его банковские счета и заблокировали его поездки в Европу. «Это лучше, чем тюрьма, но по масштабам то же самое», - вспоминает он. «Тюрьма. Домашний арест. Санкции».
Это не интервью в полном смысле слова. У нас в «Ведомостях» этот формат называли «Действующие лица». Он дает объем, потому что это репортаж, в нем есть то, что замечает сам журналист, а не только прямая речь ньюсмейкера. А замечает он, что Аркадий с гораздо большей охотой говорит о Nebius, чем о Яндексе:
«Когда Волож возвращается и разговор переходит от России к его новой компании, он становится бодрым и более уверенным в своих словах».
Но про Nebius мне не интересно. А интересно вот это:
«Волож удалил все приложения «Яндекса» со своего телефона и не возвращался в Россию с начала войны. Он и не думает возвращаться. «Это меня озадачивает. Я думал, что тоска по дому будет гораздо сильнее», - говорит он. «Сейчас я даже не читаю новости. Я не чувствую... не знаю, это больше не мое».
Аркадий, как мне представляется, всегда был крепким хозяйственником. Такой реалист должен быть в любом стартапе – чтобы идеалисты типа Сегаловича не только тем, что им интересно занимались, но и продукт выдавали. А смерть Ильи (как пишет Блумберг, произошедшая одновременно с разводом Воложа) не сломила реалиста Аркадия, а сделала его крепче. Не идеалистичнее, не больше похожим на Илью, а именно реалистичнее. Вот только между реалистом и циником – пропасть. «Я не чувствую… Это больше не мое», - чьи это слова, защищающегося реалиста или циника? Или вот еще:
«По его словам, на то, чтобы выступить с заявлением о войне, ушло 18 месяцев, потому что сначала ему нужно было перевезти около 1000 сотрудников «Яндекса», которые хотели уехать из России».
Мы видели, как из России буквально одним днем уехали сотрудники одной нежелательной ныне телекомпании. 1000 сотрудников это, конечно много, но 18 месяцев. По 50 сотрудников в месяц. Возникает ощущение, что Аркадий их в кармане пальто перевозил, как чипы, чтобы не декларировать. А пока перевозил для отвода глаз вел переговоры о продаже компании.
Про продажу он говорит, почти как Торин Дубощит в «Хоббите» рассказывал Бильбо о гибели Эребора:
«Мы ушли оттуда, и пришлось нам скитаться и зарабатывать себе на жизнь как придется... И сегодня, осмелюсь заметить, у нас есть кое-что на черный день и мы вовсе не нищие, – тут Торин погладил золотую цепь, висевшую у него на груди».
И Волож вторит ему:
«Волож, одетый в итальянский свитер на молнии в стиле billionaire-casual, сдержан и временами язвителен. Говоря о продаже российского бизнеса, он говорит: «Я не потерял все». Потягивая из чашки английский чай, он добавляет: «Они действительно позволили нам уехать с некоторым имуществом. Это был исход, как в Египте».
Так что 18 месяцев прошли не зря. Хотя ему и пришлось нанимать охрану после того, как российский президент пожелал ему «крепкого здоровья», как до того Евгению Пригожину.
Отношения с государством – отдельная тема. Репортер Блумберга ехидно припоминает Воложу фразу из интервью: «У меня нет трений (frictions) с государством». А тот отвечая на обвинения бывшего руководителя «Яндекс.Новостей» Гершензона, что Волож в предыдущие годы пошел на «слишком много компромиссов» и что они стали «соучастниками страшного преступления», показывая в сервисе только одобренные государством СМИ, утверждает, что сожалеет, что не закрыл службу новостей раньше, но говорит, что у него было мало вариантов, как справиться с требованиями государства.
И хочетcя верить ему, если бы не еще одна смешная цитата из статьи:
«Волож не сразу заметил, что Россия движется к авторитаризму.»
Теперь Аркадий начинает новую жизнь, о чем как бы ненароком свидетельствует его заходная фотка на фоне голого помещения с висящими проводами. Чтобы сочувствовали. И я, таки, сочувствую ему, да...
Канал источник:@antidigital